Французко-русский "Дядя Ваня" с экологическим акцентом

Чеховский вестник, выпуск 39, 2020, Москва, Изд-во "Литературный музей", c. 68-73.

par Ludmila Kastler

«Дядя Ваня»

Театр Наций, Москва

Режиссёр – Стефан Брауншвейг (Франция)

Премьера – 15 сентября 2019

Гастроли в театре «Одеон» (Париж) - 16-26 января 2020

Приятно сознавать, что во Франции Антон Павлович Чехов давно стал культовым драматургом наряду с Шекспиром и Мольером. Каждый год на афишах различных театральных трупп, как профессиональных, так и любительских, в Париже или в провинции, можно увидеть имя Антона Чехова. Конечно, не все французские режиссёры непременно ставят Чехова, но среди них есть немало и тех, кто по-настоящему влюблён в чеховскую драматургию и всё время к ней возвращается. Среди них - такие известные режиссёры, как Ален Франсон, Эрик Лакаскад, Стефан Брауншвейг. Любопытно, что именно у этих страстно увлечённых Чеховым режиссёров постановка «Дяди Вани» завершает их личный чеховский цикл, когда позади собственные постановки «Чайки», «Трёх сестёр», «Вишнёвого сада». Обозначается некий итог их исканий и достижения определённой зрелости. Бывают, конечно, и исключения. Например, Жюли Делике, молодой режиссёр, которую недавно назначили директрисой театра Жерара Филипа в Сен-Дени, поставила в 2016 году в театре «Старая голубятня», филиале «Комеди Франсез», свой первый и очень мощный спектакль по Чехову с немного фамильярным названием «Ваня». Чеховская пьеса, как это принято в последнее время, была адаптирована и осовременена. В спектакле нет никакого намёка на Россию XIX века и всячески акцентируется универсальность чеховского текста. Дядю Ваню, искреннего, вспыльчивого, страдающего, очень талантливо сыграл Лоран Стокер, один из сорока сосьетеров «Комеди Франсез», некоторые из которых также участвовали в этом спектакле.

Интересными, каждый по-своему, были спектакли по «Дяде Ване» Марешаля (2009), Франсона (2012), Бенедетти (2012) и Лакаскада (2014). Спектакли вписывались в эстетическую концепцию каждого из этих режиссёров. Но самым впечатляющим, наряду со спектаклем в «Комеди Франсез», оказался, на мой взгляд, «Дядя Ваня» Стефана Брауншвейга, поставленный им в московском Театре Наций осенью 2019 года. Совсем недавно, во второй половине января 2020 года, спектакль с невероятным успехом прошёл в парижском театре «Одеон-Театр Европы».

Стефан Брауншвейг родился в 1964 в Париже, сначала изучал философию в Высшей нормальной школе и только затем поступил в театральную школу при Национальном театре Шайо под руководством видного французского режиссёра Антуана Витеза. Первый спектакль по Чехову, а это был «Вишнёвый сад», Брауншвейг поставил достаточно рано, когда ему не было и 30 лет. Затем были «Чайка» и «Три сестры» и, наконец, в 2019 году после долгих размышлений он поставил «Дядю Ваню». В одном из интервью режиссёр признался, что раньше он находил эту пьесу Чехова очень депрессивной, говорящей только о страданиях и потерянных идеалах тех, чья жизнь не удалась. В молодости это его совершенно не интересовало, и только теперь, вступив в пору зрелости, он стал лучше понимать, каким образом потеря идеалов может дать шанс посмотреть реальности в глаза.

Но самое главное, что отчётливо увидел Стефан Брауншвейг, перечитывая чеховский текст, это – экологический вопрос, который и стал для него стержнем спектакля. Истребление лесов, обеднение экосистемы, испорченный климат, разрушение природы человеком, всё, о чём в пьесе говорит Астров, стало смысловым центром.

Прежде всего, что бросается в глаза, - поражающая воображение сценография, созданная самим режиссёром. Декорации - некая терраса со ступеньками, перед которой находится купальня, - сделаны из дерева (или под дерево); на заднем плане – деревянный забор во всю сцену. Над ним возвышается необыкновенно красивый сосновый лес на фоне голубого неба. В ходе спектакля освещение будет меняться, становиться все более сумеречным, а в самом конце, в четвертом действии, зритель вдруг видит вместо прекрасного лесного пейзажа апокалиптическую картину вырубленного леса. Это так неожиданно и так сильно, что испытываешь настоящий шок. Разумеется, это замечательный пример остранения, когда эффектное сценографическое решение становится прямым, в данным случае экологическим обращением к зрителям: «Вот, посмотрите, к чему вы (мы) довели нашу планету». Это, пожалуй, помощнее, чем у Касторфа, когда тот направляет свет прожекторов прямо на публику, чтобы заставить её задуматься о каких-то важных вещах, затрагиваемых в его спектаклях.

Мне повезло, что я не попала на первый спектакль в театре «Одеон», поскольку в тот день бастовали осветители, и весь потрясающий сценический эффект перехода леса из одного состояния в другое, в котором и заложен, на мой взгляд, смысл спектакля, был смазан.

Экологический посыл спектакля сказывается и в трактовке персонажей. Во всех постановках по «Дяде Ване», которые я видела до сих пор, режиссёры, как французские, так и российские, выдвигали на первый план героя, чьим именем названа пьеса. Эту роль, как правило, играют ведущие актёры, как например, Лоран Стокер в спектакле «Комеди Франсез» или Сергей Маковецкий в спектакле Туминаса, также показанного не так давно в Париже в театре Мариньи. Они достигают невероятного трагического накала в трактовках образа дяди Вани. У Брауншвейга акценты совершенно иные: в центре спектакля оказывается Астров в эффектном исполнении Анатолия Белого. Его брутально-ироничный Астров - очень неожиданный и привлекательный, а его знаменитый экологический монолог звучит отнюдь не дидактично, как это случается в некоторых постановках, а страстно и убедительно. В интервью режиссёр не скрывает своей симпатии именно к этому персонажу, к тому, что Астров не питает особых иллюзий по отношению к миру, но и не хочет мириться с положением вещей. И хотя Астров иногда раздражает режиссёра своей мизантропией и цинизмом, Брауншвейгу явно нравится, что тот спасает леса и сажает их своими руками, осознавая при этом, что климат немного и в его власти.

А что же наш милый дядя Ваня? Он действительно очень трогательный в исполнении Евгения Миронова: в простенькой безрукавке, иногда в пляжном халате (если на сцене есть бассейн, то в нём обязательно надо искупаться!), с длинными волосами косичкой. Такой дядя Ваня производит впечатление взрослого ребёнка, который пропустил когда-то кризис подросткового возраста и теперь бунтует против всех и вся. А когда осознает, что же он такое натворил, он страдает ещё больше. Утешение Сони (в тонком и точном исполнении Надежды Лумповой) приходится как нельзя кстати.

Всегда интересно, как тот или иной режиссёр решает проблему комического и драматического/трагического при постановке больших пьес Чехова. Французские режиссёры, даже те, кто, как Ален Франсон, продолжает традиции Станиславского, часто ставят Чехова в комическом ключе. В зрительном зале во время спектаклей постоянно раздаётся смех (вот Антон Павлович был бы доволен!), за исключением, конечно, финальных сцен, где у Чехова совсем не до смеха. Вот и Стефан Брауншвейг не упускает ни одной детали в развитии сюжета, чтобы не подвергнуть её некоему ироническому остранению. Даже карандаш, который Елена (в прекрасном исполненении Юлии Пересильд, которая играет в очередь с Елизаветой Боярской) берёт у Астрова на память, становится поводом для маленькой интермедии.

Но основным «остранителем» (по Шкловскому/Брехту) оказывается небольшой круглый бассейн на сцене, вокруг которого и происходит всё действие. Это как бы образ той самой деревенской жизни, заявленной в подзаголовке чеховской пьесы, которую, впрочем, Брауншвейг переосмыслил в современном ключе, расставив вокруг бассейна шезлонги и одев персонажей в шорты, сарафаны или в пляжные халаты (художник по костюмам – Анна Хрусталёва). Время от времени, чаще всего в момент напряжения, герои забираются в бассейн и оттуда произносят какие-то важные для них слова. Вот Войницкий прыгает в плавках в бассейн и восторженно говорит: «А как она хороша! Как хороша! Во всю свою жизнь не видел женщины красивее». Вот Астров напивается и залезает туда в одежде («пьяному и море по колено»), чтобы крикнуть, войдя в раж : «И все вы, братцы, представляетесь мне такими букашками.... Вафля, играй!». Это одновременно и смешно, и страшно. И, наконец, профессор Серебряков в убедительном исполнении Виктора Вержбицкого, убегая от бегущего за ним шурина с револьвером, плюхается в бассейн прямо в пиджаке и белых брюках. Войницкий стреляет в бассейн, где под водой прячется профессор. Промахиваясь в очередной раз, дядя Ваня вдруг приходит в себя, его отчаянию нет предела. Такого смешного и одновременно трагичного кульминационного момента, честно говоря, ещё не приходилось видеть.

Смех смехом, а Брауншвейг достаточно верно следует чеховскому тексту.Чтобы высмеять, например, резонёрство Серебрякова, режиссёр заставляет его произносить свою речь о продаже имения перед микрофоном, имитируя стиль современных политиков. Андре Маркович, известный французский переводчик, автор переводов (совместно с Франсуазой Морван) пьес Чехова на французский язык, в том числе и «Дяди Вани», тоже был в тот вечер в Одеоне. А. Маркович сказал мне, что он в восторге от спектакля, но находит, что сцена с микрофоном – это немножко перебор. На что я возразила, что эту сцену можно считать «театром в театре», поскольку Серебряков и задумывал некое театральное шоу, когда начинал свою речь цитатой из «Ревизора». Шоу вполне логично закончилось всеобщим изумлением.

Оригинальность постановки Стефана Брауншвейга – в экологическом месседже, который режиссёр посылает нам от имени Чехова. Еще раз убеждаешься, насколько современными, насыщенными скрытыми, глубинными смыслами, а иногда и пророческими оказываются чеховские тексты. Брайуншвейг услышал в «Дяде Ване» мотивы разрушения, как природы, так и человека, неразрывно связанные между собой. Именно поэтому в финальной сцене Соня утешает бедного дядю Ваню, разрушившего свою жизнь бесполезными, как выяснилось, иллюзиями, на фоне вырубленного леса.

И последнее, last but not least. Для французского режиссёра было очень важно поставить этот спектакль с российскими актёрами. Ему непременно хотелось приблизиться к тому, как чеховские персонажи смеются и печалятся по-русски, услышать, как они говорят на русском языке, так, как слышал их сам Чехов, когда писал эту гениальную пьесу.

Людмила Кастлер
(Университет Гренобль-Альпы, Франция)